Я считаю совершенно неправильным рекомендовать психопату—с целью ли борьбы с мастурбацией или по каким-либо другим основаниям — внебрачные половые сношения. Даже если б этот совет не был опасным, он был бы излишним уже потому, что лица, не могущие или не желающие преодолеть своего полового влечения, не ждут в таких случаях докторских советов. Тот, кто приходит к врачу и спрашивает его об этом, почти всегда может обойтись без этих сношений. Да и очень часто это вовсе и не сильное половое чувство, которое заставляет нервного больного искать половое сношение, не сила желания, а заимствованная из книг и из разговоров уверенность, что воздержание опасно. Жертвой этого чисто теоретического убеждения являются, повидимому, также многие врачи, которые абсолютно не замечают, в какое положение они ставят своего пациента подобного рода советами (даже в том случае, когда они не носят циничного характера). Я имею обыкновение всем психопатам, спрашивающим меня о внебрачных половых сношениях, в нескольких словах разъяснить положение вопроса. Следует помнить, что больные эти больше других молодых людей боятся заражения; не будучи зараженными, они будут считать себе таковыми и от действительно приобретенной инфекции они будут страдать душевно больше других; они чувствуют себя морально приниженными от общения с продажными женщинами, более же высоко стоящая связь угнетает их морально. Затем, они плохо умеют справляться с последствиями возможного раскрытия связи или разрыва (вопрос об алиментах и пр.) и, наконец, сверх всего, они постоянно почти будут обмануты в своих ожиданиях излечиться от своего невроза путем правильных половых сношений. Я не отрицаю того, что для некоторых очень нуждающихся в этом больных воздержание обычно влечет за собой определенные телесные и душевные неудобства; однако эти неудобства, по сравнению с результатами противоположного поведения, представляются мне чрезвычайно незначительными.

В заключение прибавлю еще несколько слов о лечении психической импотенции. Здесь тоже прежде всего необходимо раньше всего разобраться в ее происхождении. Сравнительно часто молодые люди мнят себя импотентными, когда при первом подстроенном товарищами свидании с проституткой они испытывают к ней отвращение. У других то же опасение вызывается тем, что их возбуждение, благодаря прежнему длительному воздержанию, а быть может также в результате очень длинных приготовлений достигло такой степени, что наступила ejaculatio ргаесох. У третьей категории ненормальная эрекция вызвана в результате нецелесообразного применения разных предохранительных средств и четвертая, наконец, испытывает некоторое торможение по отношению к уважаемой ими девушке. Все они, потерпев неудачу, в следующий раз подходят к половому акту неуверенно, со страхом, препятствующим нормальному течению рефлекторного процесса. Нередко эти психические моменты осложняются еще предшествовавшей мастурбацией, после прекращения которой еще на некоторое время остается некоторая аномалия в виде сокращения продолжительности рефлекторного процесса до ejaculatio, что затрудняет нормальное сношение.

Сравнительно часто психическая импотенция впервые проявляется в первые брачные месяцы. Здесь имеют значение несколько вместе взятых причин, которые приближаются к уже упомянутым. Самоупреки по поводу прежней мастурбации и прежних внебрачных половых сношений и ипохондрические опасения в связи с перенесенной когда-то гонорреей, неправильно понятое уважение к любимой женщине, повышенная возбужденность вследствие неудовлетворенной и все время бодрствующей сексуальности за время жениховства и, вообще, возбуждение и напряжение, вызываемые добрачными встречами,—все это вместе взятое часто способствует неблагоприятному исходу полового акта. Первая неудача лишает непосредственности при дальнейшем общении, и таким образом возникает длительная импотенция.

Из приведенных случаев очень многие поддаются излечению путем простого объяснения. Я часто наблюдал, как молодой мужчина уходил от меня с облегченным чувством, после того как он узнавал от меня, что в его обязанности отнюдь не входит быть постоянно потентным по отношению к продажным женщинам. Другие успокаиваются после уверения, что мастурбация после ее прекращения не может долгое время задерживать половую потенцию. И, наконец, очень многим помогает совет прекратить на некоторое время попытки, пока благоприятный случай — брачный или внебрачный — не убедит их в том, что их потенция находится в полном порядке. Так, например, женатым людям рекомендуется воспользоваться утренними эрекциями, а перевозбужденному человеку нужно сказать, что обычно на второй или на третий день после начала половых сношений эрекция становится более продолжительной. Особенное внимание во время всего лечения нужно, помимо всего, обратить на общее успокоение больного, ибо ипохондрический страх — основная причина полового расстройства. Я не касаюсь здесь, конечно, тех случаев, когда импотенция проявляется лишь по отношению к определенным женщинам, в частности в отношении собственной жены. Если физическое отвращение было вызвано, как это часто имеет место, каким-либо случайным переживанием, например, не совсем эстетичным поведением жены в спальне, то обычно эти воспоминания можно устранить путем гипноза. Но как раз это не всегда удается именно с женатыми людьми. Так, например, один из моих пациентов стал импотентным по отношению к своей жене после того, как она поведала ему о своих прежних мастурбациях. В таких случаях помочь бывает очень трудно.

Перед страхом — оказаться импотентным — отступают назад все другие ипохондрические представления в этой области. Под влиянием нашумевшего в свое время процесса Eulenburga и некоторой литературы многие молодые люди одно время склонны были считать себя гомосексуальными. Для действительной борьбы с этой идеей нужно знать, что в отроческом возрасте, еще до того как дифференцируется пробуждающаяся половая потребность и прежде чем она находит свое конкретное оформление, некоторые гомосексуальные склонности представляют собой отнюдь не редкое явление; склонности эти до некоторой степени почти что воспитываются в некоторых закрытых учебных заведениях. В этих случаях врачу нетрудно будет рассеять беспокойство больного, указав ему на общераспространенность подобного явления. Хуже обстоит дело, если в результате врожденной или благоприобретенной причины образуется настоящая гомосексуальная склонность. Здесь добиться успеха трудно уже потому, что большинство психопатов вовсе и не желают быть излечены врачом, а, наоборот, они хотели бы услышать от него, что имеют святое право на удовлетворение своего влечения. Если дело обстоит иначе и если имеется еще остаток гетеросексуальной установки, то часто можно помочь гипнозом.

Все то, что справедливо для ипохондрических опасений в сексуальной области, справедливо вообще: почти никогда не бывает достаточно одной лишь беседы с больным, последний долгое время нуждается во все новых авторитетных уверениях. В большинстве случаев вначале указания врача действуют лишь на протяжении того времени, пока больной живо удерживает их в воображении; когда ему это больше не удается, превшие тревоги и прежние страхи вновь всплывают на поверхность. Пациент впадает в прежние аномалии, причем ето вновь усиливает его беспокойство, и он вновь не В состоянии отделаться от них собственными силами. Сто раз в течение дня он щупает свой пульс, постоянно изучает в зеркале мнимо-больное место и постоянно заглядывает в медицинскую книжку, чтобы прочитать о своей болезни. Такого рода больных необходимо поэтому постоянно поучать, давая им совершенно определенные предписания. Нужно отобрать от них зеркало и запретить им исследование пульса и всякое чтение медицинских книг. Далее, нужно научить больных справляться с мучительными воспоминаниями, терзавшими их до сего времени, отделаться от определенных мыслей, преследующих их в течение всего дня; более интеллигентным и умным пациентам можно, не ограничиваясь конкретным содержанием их страхов и пр., объяснить «искусство жизни». Более или менее молодых психопатов можно заставить оттолкнуть от себя неприятные переживания даже настоящего времени, вместо того чтобы непрерывно увеличивать ими число неприятных воспоминаний.

При всех этих разговорах с больными я настоятельно советую остерегаться одного, очевидно, очень излюбленного метода, а именно: иронизировать над больными. Можно, конечно, при случае быть откровенным и, по моему, иногда даже и резким. Однако, никогда не следует сглаживать впечатления добродушного участия, которое, конечно, никак не вяжется с ироническим тоном. Гораздо важнее некоторым больным при случае серьезно указать на их моральные и общественные обязанности. Мы, врачи, знаем, что даже длительное телесное заболевание порождает известный эгоизм. У определенной группы конституциональных невротиков мы, как правило, замечаем, что внимание к жене, заботы о детях и служебные обязанности все больше отступают на задний план перед собственным недомоганием. Обычно здесь совершенно необходимы серьезные представления; их можно смягчить прибавлением, что больной и сам будет лучше чувствовать себя, если станет меньше думать о себе лично, чем о других, — и не станет беспрерывно следить за своим телом. По той же причине часто бывает необходимо позаботиться и о достаточно правильном распределении больным основной работы или же всяких дополнительных любительских занятий, интересующих его, чтобы не оставалось досуга для излишнего опасного самонаблюдения. Далее, нужно позаботиться И о том, чтобы больной на известное время действительно сосредоточил бы себя на определенной работе и не изнашивал бы себя постоянной сменой увлечений — будь то работа или любительские занятия — и спешкой. В этом отношении могут поддаваться влиянию и пожилые люди. Я рекомендую быть очень осторожным с предписанием путешествий и других развлечений. Здесь дело обстоит примерно так же, как и с разрешением алкоголя и никотина. Такого рода разрешение может быть необходимым для того, чтоб убедить больного, что ему действительно не угрожает ничего серьезного и что он раньше лишал себя папиросы или стакана пива просто на основании преувеличенных страхов. Подобным же образом можно посоветовать ему посещать театр или ходить в гости, или же предпринять путешествие. Но в общем, однако, регулярная работа помогает лучше, чем развлечения, и рекомендовать путешествия можно лишь тогда, когда больной поправился уже настолько, что в отсутствии своего врача не впадет снова в самобичевание и в ипохондрические страхи.

Я зашел бы очень далеко, если бы стал здесь вдаваться в рассмотрение отдельных синдромов. Однако навязчивым состояниям и фобиям я все же хочу посвятить несколько слов. Ныне мы знаем, что навязчивые состояния обычно протекают периодически, т. е. в течение жизни больного несколько раз то усиливаются, то ослабевают. До тех пор, пока длится эта фаза, никогда не удастся освободить больного путем каких бы то ни было мер от этого расстройства. Можно все же дать ему некоторое облегчение, притом как с физической, так и с душевной стороны. Симптоматически даже небольшие количества алкоголя могут действовать разряжающие, валериановые препараты и даже бром также будут уместны здесь. При этом больного нужно уверить, во-первых, в том, что ему не грозит душевное заболевание и, во-вторых, что его навязчивые мысли никогда не приведут его к недозволенным и наказуемым поступкам. Далее, надо будет постараться укрепить его волю и способность к сосредоточению и все снова повторять ему, что он способен научиться изгонять из своего сознания абсурдные мысли.

В противоположность прежним представлениям и в разрез с моими собственными первыми опытами, я в последние годы стал применять к многим больным с навязчивым состоянием гипноз и тем самым добивался обычно — правда, подчас очень медленно и с большим трудом— полного успеха. При этом в гипнозе делается то же, что и в бодрствующем состоянии; больному говорится, что его болезненные представления ничего не значат, и что он сможет их побороть; ему внушают избавиться от страхов, и это и есть как раз то, что больше всего его облегчает.

Таким образом я подошел уж к суггестивной терапии, без которой при функциональных нервных заболеваниях вряд ли можно обойтись и чьей специфической областью являются психогенные болезненные явления в узком смысле слова.

Выбор формы суггестивной терапии меньше зависит от характера имеющихся симптомов, чем от личности больного, от того как протекала болезнь до сих пор, от способов прежнего терапевтического воздействия и, наконец, еще от того — что нередко бывает — не скрывается ли за симптомами желание пациента быть больным или по крайней мере казаться таковым. При таких условиях суггестивная терапия может превратиться в фарс — помимо разве тех случаев, когда она применяется именно для отвлечения пациента от его болезненных желаний, или же для того, чтобы построить ему «золотой мост». Иногда больные отнюдь не неохотно вступают на этот мост, оттого ли, что им уже приелась та роль, которую они играли до сих пор, или же оттого, что они чувствуют, что их разгадали.

Однако, к сожалению, обычно положение вещей не бывает столь простым. На ряду с желанием быть больным почти всегда уживается противоположное желание—выздороветь, и часто больному не хватает лишь энергии для того, чтоб подавить в себе болезненное желание или же собственными силами восстановить утерянную когда-то иннервацию. В подобных случаях лечение внушением — задача весьма благодарная. Будет ли оно облечено в форму физической или лекарственной терапии, будет ли это производиться по медленному способу, или же наоборот — по методу нападения врасплох, будет ли врач действовать простым словесным внушением, призывом к разуму или же коротким, резким приказанием, решится ли врач в конце-концов на применение гипноза —все это в основе своей безразлично. Тайна успеха лежит исключительно в вере врача в себя и в применяемый метод: электризация, массаж, водолечение, горное солнце и т. д. — все эти средства приносили пользу лишь постольку, поскольку в них верили врачи.

Лечить внушением не во всех случаях одинаково легко. Я хотел бы, однако, предостеречь от одного: от всякого непродуманного способа лечения, при котором врач занимается высмеиванием не то себя, т. е. своего способа лечения, не то пациента — нечего потом удивляться неудачному результату лечения. Кому известна внушаемость даже здорового человека и то, насколько сильна потребность в авторитете, в чужой помощи и участии в особенности у нервных больных, тот, конечно, будет смотреть на лечение внушением как на одно из самых серьезных оружий в борьбе с болезнями вообще и будет признавать его значение даже в тех случаях, где непосредственное физическое воздействие тем или другим методом само по себе несомненно. Поэтому все зависит от ясности, точности и тем самым убедительной силы врачебных предписаний и врачебных предсказаний, и основной предпосылкой удачного лечения по этому способу является поэтому субъективная уверенность врача в правильности поставленного им диагноза. Невозможно добиться успеха, если втайне верить в возможность органического заболевания, точно так же как не добьешься его, если не доверяешь собственному психотерапевтическому уменью.

Все эти соображения относятся в особенности к гипнозу, при котором действие внушения осуществляется в наиболее концентрированной и вместе с тем наиболее полной форме. Я применяю гипноз нередко, и во время войны в особенности я находил, что при помощи гипноза можно достигнуть того же эффекта, как и с фиктивными операциями, принудительными упражнениями или же Кауфмановским способом — короче, всеми теми методами, которые я считаю недопустимыми, исходя из общих врачебных и человеческих мотивов. Однако и к гипнозу не всегда прибегаешь с легким сердцем. Людей с более или менее крепкой нервной системой, которые имеют шансы преодолеть собственными силами свои психогенные расстройства, гипнотизировать не следует — в противном случае останется горькое чувство, что у человека как бы сломан психический позвоночник. Не следует прибегать к гипнозу и тогда, когда сам пациент очень настаивает на этом методе лечения; и исключить также те случаи, когда пациенты уже наслышались или начитались о гипнозе и поэтому не совсем непосредственно приступают к делу.

Легко указать, к чему должно стремиться гипнозом. Сознание должно быть сужено; это значит, что больной должен остановиться исключительно на тех мыслях, которые исходят от врача. Известно также и из других состояний — вспомним не только о йогах и антропософах, но и о некоторых состояниях художественного экстаза и т. п.—как при этом, вследствие напряженного внимания, сознание более восприимчиво к известным впечатлениям, равно как и тело более восприимчиво к душевным влияниям. Я считаю необходимым с самого же начала предупредить больного, что дело сводится к этому и исключительно к этому, что всю обстановочную часть гипноза я считаю совершенно излишней. Зачастую, с ведома больного, я проделываю мнимый гипноз для того, чтоб он оставил все суеверные и боязливые представления и увидал бы в нормальном состоянии сознания то, что будет происходить позднее при гипнозе. Но прежде всего я говорю больному, что главная работа при гипнозе приходится на его, а не на мою долю, что он должен сосредоточиться, что это может сделать каждый, кто действительно серьезно заинтересован в своем выздоровлении. После всех этих подготовительных приемов я укладываю больного на диван, заставляю его фиксировать кончик моего указательного пальца и приказываю ему представить себе, что его веки начинают постепенно тяжелеть и наконец совсем закрываются. Это всегда сбывается при соответствующей установке больного, особенно если вы при этом поддерживаете ваше влияние успокоительным поглаживанием лба, и тогда игра выиграна. В тех случаях, когда речь идет об избавлении больного от таких телесных симптомов, как дрожание, паралич, судорожные состояния, я внушаю больному, что после надавливания моего пальца он должен крепко закрыть свои глаза и потом уже не сможет сам их открыть. Затем я вытягиваю его руку и приказываю держать ее неподвижно, или же я скрещиваю его пальцы и внушаю, что пациент не сможет освободить их по собственной воле.

При состояниях же фобий, навязчивых представлений, навязчивых идей и т. д. я часто отказываюсь от этих приемов и внушаю, что больной не будет ничего переживать, ничего чувствовать и не думать ни о чем, кроме того, что исходит от меня, но что зато все, что я буду ему говорить, будет с полной ясностью принято его сознанием. Я не всегда даже внушаю последующую за сеансом забывчивость, точно также никогда не пользуюсь гипнозом для того, чтоб заставить пациента доверить мне то, что он еще не сказал мне в бодрствующем состоянии. Не совсем безопасно заставлять больных говорить во время гипноза. Этим легко вызвать искусственные истерические состояния и — как уже было сказано — опытному врачу не приходится прибегать к особым мероприятиям для того, чтоб узнать действительно важные вещи от своего пациента.

Но, разумеется, и при помощи гипноза можно достигнуть лишь избавления от симптомов и временных состояний. Мы должны, однако, стремиться к тому, чтоб излечить больного, а не только принести ему временное облегчение. Иначе говоря: лечить нужно конституцию, а не синдром. Здесь мы ограничены, однако, в известной мере постольку, поскольку основные черты личности не поддаются излечению даже у молодых людей. Мы не в состоянии, таким образом, устрашив психопатическую конституцию как таковую, а можем лишь научить больного сжиться с его нервной формулой и устроить свою жизнь таким образом, чтоб она не была в тягость ни ему самому, ни окружающим. Надо укреплять самоуверенность в слабовольном и боязливом, надо урегулировать образ жизни перевозбужденного полипрагматика, и, наконец, надо позаботиться о том, чтобы больные ставили себе такие задачи, выполнение которых является им по силам. Итак, задача врача по существу всегда должна быть, воспитательной, но было бы хорошо, если бы пациенты — к молодым это относится больше, чем к более пожилым — не давали себе отчета в педагогической роли врача. Большинству невротиков не хватает способности приспособиться к жизни, т. е. к тем возможностям, которые представляются их свойствам и способностям. Большинство из них бьется головой об стенку, чтоб преодолеть препятствия, которые им не по силам, а потому большинство из них нуждается — по крайней мере на некоторое время — в руководстве.