2 - Йохен Шторк

В своих работах Эриксон имел возможность обратиться к своему богатому опыту художественного творчества, психоаналитической работы с детьми и взрослыми и сотрудничества с антропологами, социологами, этнологами и историками (см. статью Э. К. Адамса в т. III и биографию Р. Коулса [Coles 1970]). Основываясь на этом опыте, он стремился интегрировать многочисленные аспекты человеческой жизни в единое целое. Его труд несет на себе печать этнологических исследований и приобретенного в процессе изучения детско-родительских отношений понимания, что при разных способах воспитания детей в разных обществах из одного и того же психического аппарата могут возникать совершенно разные типы людей, разные личности и разные способы разрешения конфликтов. При этом Эриксон одним из первых сделал акцент на влиянии социальной среды, или, как мы бы сказали, бессознательных и сознательных данностей каждого общества, оказывающих воздействие на развитие маленького ребенка и развитие человека в целом.

В этом разделе мы опираемся прежде всего на основной труд Эриксона "Детство и общество", впервые опубликованный в 1950 году (переработан в 1963 году), и некоторые главы из работы "Идентичность и жизненный цикл" (1959).

В своих рассуждениях о раннем развитии ребенка Эриксон ориентируется на фрейдовскую теорию инфантильной сексуальности, трехфазовую концепцию либидо, и по этой причине их следует обсудить в том же контексте. Тем не менее Эриксон пытается заменить органический субстрат модальностями развития Я. Он приходит к описанию новых линий развития. Вместо понятий, относящихся к сфере влечений (оральное, анальное, генитальное), он попытался поставить в центр каждой отдельной фазы развития особенности и способности ребенка, его лишения и потребности, фазы характеризуются парами противоположностей: первичное доверие/недоверие, автономия/сомнение и стыд и, наконец, инициатива/чувство вины. При этом он явно пренебрегает той ролью, которую Фрейд отводит эдипову конфликту. Согласно Эриксону, последний не обладает исключительной структурирующей функцией и по своему значению не превосходит другие фазы.

К новой формулировке теории инфантильной сексуальности Эриксон пришел при разработке своей эпигенетической теории развития личности, согласно которой в качестве жизненного цикла рассматривается развитие человека вплоть до пожилого возраста, которое проходит восемь стадий. Основной тезис сводится к тому, что в определенный момент времени при нормальном развитии развиваются определенные комплексы и функции, которые проявляют максимальную активность, уравновешиваются и в дальнейшем находятся в покое, после чего наступает очередная фаза развития и на основную часть "энергии" развития начинают притязать другие системы органов.

Для иллюстрации Эриксон использует диаграмму (схема 2). Здесь мы ясно видим специфику представлений Эриксона о раннем детском развитии, позволяющую преодолеть жесткий схематизм в последовательности отдельных фаз развития либидо. Согласно Эриксону, в каждой фазе развития не возникает нечто новое и дополнительное, а происходит последовательная дифференциация частей, которые с самого начала и до конца жизни присутствуют в органическом целом. С этой точки зрения, например, эдипова проблематика как модус проникновения уже с раннего детства присутствует как форма влечения, но полностью проявляется только в возрасте от четырех до пяти лет.

Схема 2. Схематическое изображение процесса прогрессирующей дифференциации стадий раннего детского развития (Erikson 1959, 60)

Первичное доверие или недоверие представляет, по Эриксону, первую фазу развития человека (схема 2). Речь идет об оральной фазе, которая в отличие от теории Фрейда характеризуется главным образом построением структур Я и модусом поглощения. При этом рот является первым центром общего приближения к жизни путем поглощения. Этот процесс рецептивного восприятия включает, однако, и все остальные органы чувств. Поэтому Эриксон обозначает эту первую стадию оральной фазы как принимающе-поглощающий модус, организующий все поведение. "Наиболее простой и наиболее ранний способ социального поведения заключается в том, чтобы "брать", но не в смысле самостоятельного приобретения, а в смысле принятия и получения" (Erikson 1959, 65; ср. ниже противоположные воззрения Винникотта). Только таким путем через идентификацию с матерью ребенок также становится дающим.

Благодаря хорошим отношениям между матерью и ребенком у ребенка из припоминаемых и предвосхищаемых восприятий и образов создается внутренний мир и прочные отношения с людьми и предметами внешнего мира. Они дают ребенку рудиментарное ощущение первичного доверия. Благодаря чувству того, что можно довериться человеку извне, который осуществляет уход за ребенком, и благодаря связанной с этим способности воспринимать себя достойным доверия у ребенка создается основа здоровой личности, базальный опыт первичного доверия, являющийся предпосылкой хорошего самочувствия, здорового дыхания, пищеварения и сна.

За первой стадией оральной фазы, принимающе-поглощающим модусом, следует вторая стадия - кусательно-поглощающий модус, или стадия кусания. В ней созревает способность к активной и целенаправленной поглощающей деятельности, от которой ребенок получает удовольствие.

В этой фазе в мир ребенка входит добро и зло. Эриксон связывает даже потерю первоначального объекта любви с библейским мифом о первородном грехе. Висе (Wyss 1961, 150) полагает, что здесь на Эриксона могла оказать влияние теория М. Кляйн о "добрых" и "злых" объектах.

Разрешение ядерного конфликта первичного доверия и недоверия - то есть относительное равновесие между позитивным и негативным (Erikson 1959, 69) - прежде всего зависит от качества (но не от количества) материнской любви и заботы. Мать способствует возникновению у ребенка чувства доверия, чувства личной безопасности. Чуть ли не "физически" она сообщает ребенку, что все, что она делает, является целесообразным. Тем не менее даже при самых благоприятных условиях сохраняется чувство внутреннего расщепления, первичное недоверие и глубокая тоска по утраченному раю.

То, что мать делает или не делает в этой ситуации, зависит не только от ее воли. Это зависит также от общей цели и системы культуры, бессознательных данностей Таким образом, уже при первом контакте с миром младенец сталкивается с базисными модальностями своей культуры. Эриксон говорит о принципе взаимности, рудиментарном взаимодействии между маленьким ребенком и обществом (см. также статью Э. Майстерманн-Зеегер).

Поэтому установление относительного равновесия между первичным доверием и первичным недоверием зависит также от раннего процесса дифференциации ребенком внешнего и внутреннего, то есть от его способности к проекции и интроек-ции. Для ребенка решение конфликта между первичным доверием и первичным недоверием становится возможным только тогда, когда ему удается с помощью интроекции сделать все хорошее из внешнего мира своим достоверным внутренним знанием и посредством проекции переживать любое внутреннее повреждение как внешнее, то есть переносить зло на людей извне. Именно так, согласно Эриксону, возникает первое социальное достижение: мать может оказаться вне поля зрения, не вызывая чрезмерного страха и гнева, поскольку она присутствует уже не только внешне, но и внутренне.

Вторую фазу по Фрейду Эриксон называет анально-уретрально-мышечной. Ей соответствует удерживающе-элиминирующий модус. Основной акцент в этой фазе приходится на созревание мускулатуры и связанную с этим способность (и вдвойне воспринимаемую неспособность) координировать множество чрезвычайно сложных действий, таких, как "удерживание" и "высвобождение". Эти новые функции достигают кульминации в стремлении, которое по-прежнему крайне зависимый ребенок приписывает своей автономной воле (схема 2).

Процесс опорожнения кишечника и мочевого пузыря связан с чувством удовлетворения, а в дальнейшем и контроль над выделениями, выходящий теперь на передний план, также сопровождается ощущениями удовольствия и воли. Внутренние продукты тела, согласно Эриксону, не могут быть ни чуждыми, ни плохими. Главное здесь - что чувствует ребенок: отдает ли он эти продукты сам или их у него отнимают, управляют ли им или он сам владеет такой важной функцией. Поэтому анальная фаза во многом определяется позицией матери и культурной средой. Однако на этой стадии более, чем на любой другой, ребенок склонен к проявлению своенравного упрямства в противоположных модальностях "удерживания" и "высвобождения". Он может удерживать так, словно от этого зависит его жизнь, но также удерживать и упорствовать вместо того, чтобы сдаться. Точно так же он может высвободиться назло и в отместку или легко и великодушно. Таким образом, этот новый параметр не ограничивается сфинктером, а имеет отношение ко всему миру вещей.

Созревание мышечного аппарата позволяет ребенку экспериментировать с двумя социальными модальностями, с потребностью по своей воле высвобождать и выбрасывать, а также удерживать и оставлять при себе. В конечном счете Эриксон рассматривает это как борьбу индивида за личную автономию. В этом смысле данная фаза является определяющей для отношений любви и ненависти, послушания и упрямства, свободного самовыражения и подавленности. Ощущение самоконтроля без утраты чувства себя способствует появлению устойчивого чувства автономии. И наоборот, вследствие анальной и мышечной неспособности, утраты самоконтроля и чрезмерного вмешательства родителей возникает чувство сомнения и стыда. Противоположность автономии, с одной стороны, и сомнения и стыда - с другой, которая, согласно Эриксону, характеризует эту фазу, может перерасти присущие ей конфликты и прийти в позитивное равновесие лишь тогда, когда стремление к автономии не ставит под угрозу первичное доверие. Анальная фаза оказывает значительное влияние на последующие фазы.

Решив проблему автономии, ребенок в возрасте четырех-пяти лет оказывается в начале новой, фаллической фазы развития, которую Эриксон определяет через модус проникновения с парой противоположностей: инициатива и чувство вины (схема 2).

В этой фазе преобладает модальность проникновения. Она выражается в фантазиях и поступках, которые присутствовали уже с самого начала жизни в оральной фазе, но лишь теперь достигают своей кульминации. Имеется в виду проникновение в тело матери, проникновение голосом, ненасытная жажда знаний и любопытство. Тем самым, согласно Эриксону, приобретается новое свойство, основополагающая социальная модальность для обоих полов, а именно "совершение", "делание" - радость достижений, приобретений, борьбы и целеустремленность, которые он включает в понятие инициативы.

С другой стороны, к этому же модусу относится и желание сексуального проникновения, эдипово желание, а также генитальное возбуждение и раннее сексуальное любопытство. Существенным конфликтом этой фазы является неосуществимое желание инцеста. Если у мальчиков на передний план выходит модус проникновения, то у девочек доминирующими модусами являются женское принятие и материнское объятие. Половой акт предстает в фантазии в виде опасных сцен взаимной агрессии, где мужчина играет роль активного нападающего, а женщина - роль захватывающего агрессора (наподобие паука)⁵.

Однако понимание ребенком того, что он еще мал и неспособен к сексуальным отношениям с любимым родителем, оставляет чувство поражения и кастрирован-ности. "Здесь происходит судьбоносный слом, важнейшее преобразование эмоциональной энергии, разрыв между потенциальной победой человека и потенциальным тотальным уничтожением. Ибо с этого момента ребенок всегда будет жить с ощущением внутреннего разлада" (Erikson 1950, 251).

В этой фазе начинают также преобладать две важнейшие детерминанты инициативы - чувство вины и совесть. Испытывать вину за поступки и даже мысли - означает переживать тяжелейший жизненный конфликт. Если ребенок все же может доверять себе и другим в своей зависимости, а фазы первичного доверия и автономии пройдены позитивно, то чувство вины развивается в форме собственной инициативы в самоограничение. (Изложение последующих фаз можно найти в статье Э. К. Адамса в т. III.)

ТРУДЫ МЕЛАНИ КЛЯЙН И АНГЛИЙСКАЯ ШКОЛА

Работы Мелани Кляйн занимают центральное место в теории психоанализа (см. статью Р. Ризенберг в т. III). Особенно это относится к пониманию раннего развития ребенка. Основываясь на учении Фрейда и находясь под влиянием идей Ш. Фе-ренци и К. Абрахама, она создала всеобъемлющую картину психических событий, происходящих в течение первых лет жизни и структурирующих глубинное ядро личности и высших психических способностей человека. Многие, в том числе и "не-кляйнианцы", считают Мелани Кляйн величайшей фигурой в психоанализе после Фрейда (см. Fornari 1963, 60; Jaccard 1971, 9). Тем не менее ее работы вызывали порой резкое отвержение и безоговорочное неприятие, причины которого трудно понять даже сегодня⁶.

В науке новая область применения, новый подход и новый метод часто ведут к новым открытиям. Для Мелани Кляйн новой областью применения стал психоанализ детей младшего возраста, а новым методом - игровая техника. В работе "По ту сторону принципа удовольствия" Фрейд описал знаменитую сцену игры полуторагодовалого мальчика с деревянной катушкой и указал на символическое содержание его "прочь и вот", связанное с фантазиями и страхами маленького ребенка. Основываясь на этом, Мелани Кляйн показывает, что игра в игровой комнате целиком может рассматриваться как символическое выражение бессознательных конфликтов и что ее можно использовать точно так же, как вербальные ассоциации при анализе взрослых.

Этот новый метод открыл доступ к бессознательному ребенка. Он позволил Мелани Кляйн, которая в своей аналитической работе в основном уделяла внимание переносу и чувствам тревоги, внести главный вклад - создать теоретическую концепцию. Ее наблюдения непосредственно подтверждают фрейдовскую теорию детской сексуальности, дополняют его представления и дают множество новых сведений о бессознательных фантазиях и первых объектных отношениях.

Игра, как сумела показать Мелани Кляйн, является символизацией психических событий, то есть бессознательных фантазий ребенка. Тем самым напрашивался вывод, что все виды активности ребенка, помимо их функции в реальной жизни, содержат и выражают также бессознательные детские фантазии.

Первоначальная жизнь фантазий и ее функция

Фрейд описал своего рода галлюцинаторное удовлетворение желаний, относящееся к самому началу человеческой жизни. Его можно рассматривать как предтечу фантазии. Если младенец не может утолить голод, то в качестве первичного ответа на фрустрацию он обращается к галлюцинаторному воспоминанию. Эти представления Фрейда были заимствованы и развиты кляйнианской школой⁷.

Значение, которое Мелани Кляйн придает понятию бессознательных фантазий, становится ясным уже из того, что она видит в них психическую репрезентацию или психический коррелят, психическое выражение импульсов влечений. Поскольку влечения существуют с самого рождения, М. Кляйн выдвигает гипотезу о наличии уже в первые дни жизни ребенка также и неразвитой, примитивной фантазии.

Деятельность фантазии у новорожденных вызывала немало дискуссий. Даже если сегодня большая часть психоаналитиков разделяет эту метапсихологическую гипотезу (при этом нередко обнаруживаются значительные расхождения в терминологии), ее нельзя доказать непосредственно. Ряд данных, собранных Форнари (Fornari 1963, 61-71) в связи с проблемой раннего детского развития, к которым мы еще обратимся в разделе о нарциссизме, позволяют, однако, считать ее существование вполне вероятным. На сегодняшний день сделан еще один шаг в этом направлении. Полученные данные и метапсихологические рассуждения о природе нарциссизма позволяют говорить, что психическая активность возникает еще до рождения, примерно на седьмом или восьмом месяце беременности.

Если фантазия - это психическое выражение импульсов влечений, то потребность в пище выражается через фантазию об удовлетворении влечения, причем с помощью объекта. Это означает, что с самого начала существуют первые объектные отношения, которые, однако, из-за того, что пока еще нет дифференциации между принципами удовольствия и реальности, носят ярко выраженный характер всемогущества. Далее, предполагается, что с самого рождения имеется раннее Я, выполняющее функцию носителя бессознательных фантазий. По этому вопросу также существуют значительные расхождения во взглядах, и именно за это утверждение кляйнианская школа подверглась ожесточенной критике. Многие вслед за Шпицем отстаивали мнение, что новорожденный является лишь рефлекторным существом с исключительно физиологическими процессами. Сегодня, напротив, мы можем с большой долей уверенности предположить, что младенец уже с самого рождения должен справляться с натиском реальности.

Возьмем упрощенный пример: младенец начинает испытывать голод и пытается справиться с чувством голода с помощью всемогущей фантазии-представления о доброй, кормящей груди. Если его тут же кормят, он оказывается совершенно в иной ситуации, чем если бы он на долгое время оставался голодным. В первом случае полученная младенцем реальная грудь матери сливается с воображаемой грудью. Та и другая воспринимаются как единое целое, и ребенку кажется, что его собственные хорошие качества и хорошие объекты сильны и стабильны. Во втором случае верх берут голод и гнев и все сильнее становится фантазия-представление о злом, преследующем ребенка объекте, то есть его ярость оказывается сильнее любви, а злой объект сильнее доброго (Segal 1973, 31).

Если, с одной стороны, фантазию следует понимать как психическое выражение импульсов влечений, то, с другой стороны, ее можно рассматривать как чистую форму защиты и средство избежать фрустрирующей внешней реальности. Значение этой первой, описанной Фрейдом защитной функции младенца - галлюцинаторного исполнения желаний - было в дальнейшем исследовано Бионом. Однако в действительности фантазия - это нечто большее. Она одновременно является защитным процессом и против внутренней реальности. Каждый, кто фантазирует об исполнении своих желаний, не только пытается избежать фрустрации и признания неприятной внешней реальности, но и защищается от реальности собственного голода и собственного гнева, то есть от своей внутренней реальности.

Таким образом, мы можем признать, что структура личности и высшие психические функции человека с самого начала жизни теснейшим образом связаны с бессознательными фантазиями. То, как человек воспринимает и что он думает, всегда основывается на активности его первоначальной жизни фантазий. Согласно Биону, даже мышление основано на способности фантазии распознавать, что хорошего объекта "здесь нет", что он отсутствует.

Фантазия с самого начала жизни связана с объектами. Первым объектом влечения является парциальный, или частичный, объект, то есть тип объекта, на который направлены парциальные влечения. Парциальные влечения, например оральное или анальное, действуют вначале независимо друг от друга и затем стремятся к тому, чтобы объединиться в различных организациях либидо. Согласно Абрахаму (Abraham 1924,165-185), парциальная объектная любовь является одним из этапов развития объектной любви. Психоаналитики кляйнианской школы отводят понятию парциального объекта центральное место в теории объектных отношений. По их мнению, парциальный объект и его диалектические отношения с целыми объектами находятся в центре динамических событий мира фантазий ребенка. Парциальные объекты являются, так сказать, исходным ядром бессознательных фантазий. Речь идет о реальных или воображаемых частях тела, таких, как грудь, пенис, фекалии, и их символических эквивалентах, которые воспринимаются в качестве объекта любви. Несмотря на свою парциальность, объект наделяется в фантазии свойствами, которые подобны свойствам человека (он преследует, причиняет беспокойство и т.д.). В жизни фантазий маленького ребенка эти частичные объекты не выступают как данности в чистом виде, а наделены качествами "добрый", "злой", а также интенциями - "дружественный", "враждебный". Мелани Кляйн ввела обозначения "добрый", "злой" объект, или парциальный объект. Введенные обозначения подчеркивают воображаемый характер свойств объекта. Фактически речь идет о представлениях - искаженных в фантазии образах реальных объектов. Диалектика "добрых" и "злых" объектов, равно как и парциальных объектов, находится в центре психоаналитической теории М. Кляйн, и она была разработана в результате анализа архаических фантазий. Форнари (Fornari 1963, 85-86) называет их первичными фантазиями.

Хотя мы и говорим о фантазиях, мы не должны забывать, что речь идет о восприятии объектов с реальными свойствами в смысле внутренней психической реальности.

Чтобы объяснить образование этих первичных фантазий, Мелани Кляйн обращается прежде всего ко второму, спроецированному, но в то же время активному фактору. По ее мнению, в основе взаимодействия злых и добрых объектов в конечном счете лежит более не редуцируемый дуализм влечений к жизни и к смерти, действующий с самого начала существования индивида.

Парциальный объект, согласно Мелани Кляйн, расщепляется на добрый и злой объекты, чтобы противостоять страху полностью его уничтожить. Грудь является первым объектом, расщепленным подобным образом, чтобы спасти хорошую, идеализированную грудь от деструктивных побуждений. "Добрая (внешняя и внутренняя) грудь становится прообразом всех охраняющих и помогающих объектов, злая грудь - таким же прообразом всех внешних и внутренних преследующих объектов" (М. Klein 1952,148). Эти различные движения могут, однако, перейти в порочный круг, как это показано Джоан Ривьер (Riviere 1936,45): "Грудь ненавидит меня и не дает мне того, что мне нужно, потому что я ее ненавижу, и наоборот. Ты не приходишь помочь мне, ты меня ненавидишь, потому что я в гневе и потому что я заглатываю тебя; но потому-то я и должен ненавидеть тебя и заглатывать, чтобы заставить тебя мне помочь". У нас еще будет возможность вернуться к этому порочному кругу отношений (см. раздел, посвященный имаго отца и матери в раннем развитии ребенка).

Переживание в фантазии слившейся с Самостью доброй груди или затем создание ее внутри себя - первые зачатки идентификации с частичным объектом - отличаются крайней нестабильностью. Вскоре вновь возникает ситуация дефицита со всеми ее внутренними последствиями (голод - неудовольствие - проекция агрессивных побуждений на мать).

Если в дальнейшем частичные объекты достигают в Самости большей стабильности и взаимосвязанности, они становятся все более активными в фантазии, причем это происходит благодаря процессам экстернализации и интернализации. Тем самым первоначальное переживание приобретает параметры первичного внешнего и первичного внутреннего. Процессы поглощения и выталкивания, описанные Фрейдом в статье "Отрицание" (1925а), определяют дальнейшую судьбу объектов фантазии; добрая и злая грудь воспринимаются как экстернализированная и интернализированная.

Паранойяльно-шизоидная позиция

В определенном смысле обе основные позиции, описанные Мелани Кляйн, - паранойяльно-шизоидная и депрессивная - являются стадиями развития. Их можно рассматривать как подразделения оральной фазы. Однако понятие "позиция" было выбрано для того, чтобы подчеркнуть, что речь идет не просто о промежуточной стадии, а о структурированном психическом феномене, который отображает определенную ступень интеграции объектных отношений, страхов и защитных механизмов и сохраняется в течение всей жизни. Паранойяльно-шизоидная позиция никогда полностью не устраняется депрессивной. Механизмы защиты от депрессивного конфликта постоянно вызывают, даже в так называемой нормальной сфере, регрессию к паранойяльно-шизоидным феноменам.

Мы отмечали, что, по мнению Мелани Кляйн, незрелое раннее Я младенца уже с самого рождения подвержено страху и способно создавать объектные отношения и применять защитные механизмы. Это противоречит представлениям Рене Шпица и Анны Фрейд, в соответствии с которыми говорить о Я можно только тогда, когда оно обладает способностью интегрировать психические события. М. Кляйн специально подчеркивает, что раннее Я не обнаруживает типичного сходства с поздними формами Я. (В свою очередь Шпиц говорит о предформах Я.) Это Я в значительной мере неорганизованно, однако уже с самого начала проявляет тенденцию к интеграции и временную защитную дезинтеграцию. Оно открыто опыту внешней реальности и должно уметь справляться с ранним конфликтом врожденной полярности влечений, конфликтом между влечением к жизни и влечением к смерти.

По мнению Мелани Кляйн, ребенок справляется с этой ситуаций, отчасти проецируя влечение к смерти на внешний мир, отчасти преобразуя его в агрессию. Внешним первичным объектом, на который в первую очередь проецируются деструктивные побуждения, является грудь. Тем самым грудь воспринимается как "злая", как опасность для Я. Возникает страх преследования. Из первоначального страха разрушения возникает страх перед преследователем. Сохраняющаяся в Самости часть влечения к смерти преобразуется в агрессию и направляется на преследователя.

В то же время Я стремится к сохранению жизни. Подобно влечению к смерти, влечение к жизни также проецируется вовне, чтобы создать объект - идеальный объект. Цель ребенка - обрести идеальный объект, воспринимаемый как дарующий жизнь и оберегающий, сохранить его внутри себя и с ним идентифицироваться. При достаточно благоприятном опыте того, что реальная внешняя мать любит и кормит ребенка, воображаемый идеальный объект сливается с "доброй" грудью, а затем с "доброй" матерью. Фантазии о преследовании соединяются с реальным опытом фрустрации и боли и символически представляются в виде "злой" груди или "злой" матери, то есть "злого" объекта.

Таким образом, основной страх, присущий паранойяльно-шизоидной позиции, состоит в том, что преследующий "злой" объект может вторгнуться в Я, захватить и уничтожить как идеальный объект, так и Самость. Из этих основных характеристик следует и название, поскольку страх является паранойяльным, а состояние Я и его объектов - шизоидным, то есть характеризуется расщеплением. Если хорошие переживания берут верх над паранойяльными страхами, то Я полагает, что воображаемый идеальный объект возобладал над преследующими объектами.

Форнари (Fornari 1963, 94-95) рассмотрел реакцию улыбки на третьем месяце с точки зрения диалектики добрых и злых объектов и показал, что также и в поведенческом аспекте (при этом он прежде всего ссылается на Шекели) эта реакция может означать преодоление первичных страхов преследования и уничтожения.

Однако даже при благоприятном развитии ребенка, когда он испытывает достаточно удовлетворительных переживаний, этот опыт может быть разрушен внутренними факторами. В работе "Зависть и признательность" (1957) в качестве одного из таких факторов Мелани Кляйн описала зависть. Она отделяет ее от жадности и ревности. Зависть всегда затрагивает отношения двоих и в основном направлена на частичные объекты⁹. Зависть вредит развитию, поскольку она делает мутными источники добра, от которых зависит ребенок, и препятствует хорошим интроекци-ям добрых объектов. Зависть понимается М. Кляйн как самая ранняя и непосредственная объективизация влечения к смерти.

Концепция зависти, особенно представления о наследственной предрасположенности к ней, отчасти также использование теории влечения к жизни и влечения к смерти, которые тесно взаимосвязаны и представляют собой попытку объяснить детскую деструктивность, являются достаточно сомнительным вкладом в науку, поскольку они ведут к игнорированию факторов внешней среды, прежде всего роли матери.

Чтобы противодействовать чрезмерному страху уничтожения, Я развивает ряд защитных механизмов. Наиболее важным из них является расщепление, на котором основываются все остальные¹⁰.

Наряду с расщеплением посредством интроекции и проекции, идеализацией и отрицанием М. Кляйн описала специфический защитный механизм паранойяльно-шизоидной позиции, который она назвала проективной идентификацией: "При проективной идентификации части Самости и внутренние объекты расщепляются и проецируются на внешний объект, который, как только становится достоянием ребенка, идентифицируется со спроецированными частями" (Segal 1964 1973, 47).

Если эти защитные формы не помогают справиться со страхом преследования, может произойти - чаще всего при психотических состояниях - фрагментация Я и его объектов и в качестве крайней формы - дезинтеграция. В таком случае Я распадается и расщепляется на мелкие осколки, делает все, чтобы перестать существовать и тем самым избежать страданий.

Как и все остальные защитные механизмы паранойяльно-шизоидной позиции, этот механизм вновь приводит к интенсивному чувству страха - к страху распада и уничтожения. Хотя импульсы страха у раннего Я и являются необходимыми, чтобы ребенок обрел способность защищаться от страхов, возникающих из воображаемого и проецируемого уничтожения, и обладал иллюзорным, всемогущим контролем над угрожающими фантазиями, сами по себе они решить проблему не могут. Они образуют замкнутую систему, которая может быть разрушена только благодаря вмешательству "доброй" груди и позитивному опыту, ведущему к появлению внутреннего доброго объекта.

Достижения Я, описанные здесь в качестве защитных механизмов, важны для последующего развития и продолжают играть определенную роль и у зрелой личности. Расщепление, причина дифференциации на доброе и злое, проявляется в дальнейшем в способности различать (см. Freud 1925a).

Определенная степень страха преследования является, например, предпосылкой того, что человек может распознавать и оценивать реальные опасности. На идеализации основывается вера в положительные качества самого себя и объектов. Проективная идентификация является наиболее ранней формой способности вчувствова-ния и основой символообразования.

Однако позитивные аспекты защитных механизмов проявляются только тогда, когда позитивные переживания как во внешней, так и во внутренней сфере, начинают все более отчетливо преобладать над негативными. В результате развивается вера в положительные свойства объектов и вера в себя. Страх преследователей исчезает, а вместе с ним и расщепление на преследующий и идеальный объекты. Параллельно с этим уменьшается расщепление в Я, а добрые и злые части Я могут сблизиться. Я становится все более способным воспринимать собственную агрессию как часть самого себя, что в свою очередь позволяет ему интегрировать свои объекты и Самость, то есть добрые и злые части. В результате происходит возрастающая дифференциация между Самостью и объектом. Развивается депрессивная позиция.